В 1993 г. содержавшегося в бакинской Баиловской тюрьме морально убитого Кеворкова азербайджанская сторона решила обменять на оказавшегося в заложниках в Карабахе высокопоставленного азербайджанца. Кеворкова привези в Физулинский район, граничивший с НКАО, и он через члена смешанной комиссии по обмену заложниками обратился к руководству Нагорного Карабаха с просьбой обменять его на заложника-азербайджанца. Ответ Роберта Кочаряна был категоричным: «Кеворков не заслуживает снисхождения».
За годы правления в Нагорном Карабахе (1973-1988 гг.) Кеворков был неоправданно груб в обращении с людьми. Он пользовался доверием и поддержкой Гейдара Алиева еще в бытность первым секретарем Кировского райкома партии Баку.
Характерная для Кеворкова жесткость, привычка материться и незаслуженно увольнять людей с работы особенно проявлялись на начальном этапе его карьеры. Прошло несколько лет, и он стал постепенно меняться»,- рассказывает Егише Саркисян, который в те времена работал секретарем областного комитета по идеологической линии. Саркисян проработал с Кеворковым 8 лет. Впоследствии они встречались в Москве во второй половине 90-х годов.
Для того, чтобы представить и понять образ Кеворкова, необходимо воспроизвести время, в которое он жил. Как бы правили Карабахом нынешние руководители Нагорного Карабаха в кеворковские времена? Или каким бы был сам Кеворков, если б ему выпало работать в Карабахе после 1988 г.? Рассматривать человека, политического деятеля вне времени значит – извращать его образ и само время.
В конце 80-х Семен Бабаян занимал в области высокие посты: был даже председателем исполкома облсовета НКАО или иначе – премьер-министром. В Карабах его пригласил Кеворков – на место директора завода сельскохозяйственных машин.
«Это была сложная личность. В Карабахе к нему относились не скажу с уважением, но боялись. Строгий партийный руководитель. Кеворков был в непростом положении – как ни крути, Карабах находился в составе Азербайджана, и он должен был проводить политику, которую диктовал Баку. У него не было ни возможности, ни желания отстаивать интересы армян области. Хотя, трудно вообразить себе руководителя, вынужденного проводить политику Азербайджана в Карабахе и одновременно отстаивающего интересы армян. Система уничтожала всех, кто смел выступать против нее. У всех на устах была история с Гургеном Мелкумяном, который попытался выступить в защиту армян, и его тут же сняли с должности первого секретаря и перевели в Баку, понизив в должности. Но было бы неверно утверждать, что Кеворков ничего хорошего для Карабаха не сделал. Он провел в область газ, проложил железную дорогу», – говорит Бабаян.
Один из старейших и опытнейших деятелей Нагорного Карабаха Мушег Оганджанян полгода проработал с Кеворковым в должности председателя облсовета народных депутатов НКАО (1962-1974). «В 1973-1974 гг. все руководство области заменили «посланцами» из Баку – Кеворков, Асланов, Мурадов, Самвелов и другие «ов»-ы. Цель – повторить в Карабахе белый геноцид, который до того был осуществлен в Нахиджеване. Мы с первым секретарем областного комитета Мелкумяном несколько раз в году бывали в Ереване, это и стало одной из причин нашего увольнения и перевода в Баку», – рассказывает М. Оганджанян.
В марте 1975г., через полтора года после назначения Кеворкова в Карабах, состоялся пленум областного комитета НКАО. В выступлении Кеворкова прозвучала резкая критика в адрес тех, кто стоял во главе карабахского движения 70-х, что породило недовольство армян Карабаха и Армении.
«Он был коммунистом до мозга костей. Одной из главных его задач при назначении первым секретарем областного комитета НКАО была борьба с национальным возрождением. Именно по требованию Баку он созвал пленум областного комитета партии. Доклад писал сам Кеворков. Он заявил, что Карабах никогда не находился в составе Армении, критиковал тех, кто вместо комсомольского значка носил значки с портретом Соломона Тейлеряна, памятника «Дед и баба», – рассказывает Егише Саркисян.
Владимир Товмасян пребывал на партийной и советской работе с 1973 года по 1992 год. Вот что он пишет: «С первого и до последнего дня пребывания Кеворкова на должности в Карабахе мне приходилось часто с ним общаться – в официальной и неофициальной обстановке, и это мне дает основание утверждать, что все его дальнейшие действия были направлены на реабилитацию своего имени. Добиться этого ему так и не удалось».
Должностные лица, общавшиеся с первым секретарем областного комитета НКАО, характеризуют его противоречиво, в основном, негативно. После февральских митингов его стали осуждать и азербайджанские власти. В январе 1988 года состоялся пленум областного комитета НКАО. Ни в докладе Кеворкова, ни в выступлениях членов областного комитета карабахские события не упоминались.
«Кеворков был достаточно осведомлен о Движении. В то время многие приезжали из Еревана для организации сбора подписей. Приезжал и Игорь Мурадян. Размик Петросян и другие участники Движения предлагали Кеворкову присоединиться к борьбе, но он отказался – по двум причинам. Во-первых, не верил, что проблема может получить положительное решение, кроме того, его беспокоила семья и судьба родственников, которые проживали в Баку», – рассказывает Егише Саргсян.
Василий Атаджанян, который в те годы был директором Степанакертской обувной фабрики, вспоминает: «Для того, чтобы понять образ Кеворкова, надо учитывать и его должность, и условия, в которых ему пришлось работать. Он, конечно, перевыполнял задачи, которые ставили ему в Баку, поэтому представлял опасность для Карабаха. Но, с другой стороны, своими действиями он невольно способствовал определенной координации карабахского движения».
Многие из критиков Кеворкова признают, что за годы его руководства были предприняты серьезные шаги в деле развития экономики НКАО: началась газификация области, проложили железную дорогу. С 80-х годов участились визиты писателей, научных деятелей, театральных трупп, вокальных коллективов из Армении в НКАО, начались реставрационные работы в церквях Шуши, Гандзасара и Амараса. Но параллельно с этим власти Баку осуществляли активную застройку и благоустройство в азербайджанских поселениях области.
Движение застало Олега Есаяна на ученой должности доцента Степанакертского педагогического института. Он утверждает, что при Кеворкове азербайджанцы закрепились в Карабахе.
«Не могу утверждать, что Кеворков делал это предумышленно, но то, что это импонировало политике Баку, однозначно. Развивались предприятия, и это выглядело внешне эффектно. В Степанакерте строились крупные промышленные предприятия, активизировалось строительство. В 40-тысячном Степанакерте число рабочих мест достигло 15 тысяч. В экономическом аспекте это рассматривалось как явление положительное, но в итоге численность азербайджанцев в Степанакерте за эти годы выросла – в основном, за счет переселения жителей Лачина и прилегающих к областному центру азербайджанских сел», – говорит Есаян.
Действительно, за несколько десятилетий пребывания Нагорного Карабаха в составе Советского Азербайджана численность азербайджанского населения в области в процентном соотношении выросла почти в пять раз, достигнув 40 тысяч. Но винить одного Кеворкова в азербайджанизации области – самый простой и примитивный подход.
Численность азербайджанского населения в НКАО по сравнению с армянским росла за все время существования области, в том числе, и в период руководства областью предшественником Кеворкова – Мелкумяном и всех других первых секретарей. Ко времени прихода Кеворкова к власти около 20 процентов населения области уже составляли азербайджанцы.
Стремительный рост численности азербайджанского населения в НКАО был обусловлен двумя причинами. Во-первых, Баку проводил специальную политику перезаселения. Вторая причина заключается в многодетности азербайджанских семей. Естественный прирост азербайджанцев был высок и в Армении, и в Грузии.
Но сегодняшние демографические проблемы имеют иные причины – Баку не контролирует Карабах уже около двух десятилетий. Однако, за эти годы примерно 150-тысячное армянство Карабаха значительно поредело: кто несет ответственность за печальную демографическую картину в свободной и независимой НКР? Впервые после провозглашения независимости в НКР с 18 по 27 октября 2005 года была проведена перепись населения, согласно которой численность населения республики составила 137 тысяч 737 человек.
Мнение Фаддея Саркисяна о Кеворкове однозначно отрицательное: «Насколько я знаю, он раз или два встречался с Кареном Демирчяном. Он не питал дружественных чувств к Армении. При желании Кеворков мог бы с нами решать определенные проблемы, но так ни разу к нам и не обратился».
С этим мнением согласен и Владимир Товмасян: «Никакие уговоры и советы не могли убедить Кеворкова в необходимости посетить Армению, наладить контакты с руководством. Более того, когда в связи с каким-либо мероприятием в Ереван приглашались руководители закавказских республик и Карабаха, Кеворков находил повод, чтобы откреститься от поездки, и отправлял вместо себя кого-то другого».
За 14 лет Кеворков был в Армении всего раз – в 1985 году, для участия в совещании Закавказского военного округа. И хотя он всячески избегал визитов в Армению, по отношению к армянским писателям, должностным лицам, приезжавшим в Карабах, проявлял щедрость и гостеприимство. Переломом в активизации связей между Арменией и Карабахом можно считать визит в Карабах главы КГБ Армении (родом из села Мец шен Мартакертского района Карабаха) Мариуса Юзбашяна.
Мецшенец Баграт Есаян хорошо помнит приезд своего бывшего соседа Юзбашяна в отцовский дом: «В 1985 году приехали вместе с Кеворковым, побыли около получаса и уехали. Он родился, вырос в этом доме. Приехал всего раз, увидел отцовский дом и больше не возвращался. Потом тут несколько лет жил младший сын Юзбашяна вместе с женой», – рассказывает Есаян, указывая рукой на пустующий дом Юзбашянов.11
Владимир Товмасян описывает случай, который произошел во время одного из застолий. Случай произошел в присутствии руководителя КГБ НКАО Дубровина, что придает образу Кеворкова еще большую противоречивость и алогизм.
«Спор вызвал тост, произнесенный Юзбашяном. Он встал и сказал следующее:
– Находясь на древней армянской земле, я поднимаю тост за карабахцев и весь армянский народ. Естественно, это не относится к проживающим за рубежом дашнакам и им подобным, считающим себя армянами.
Кеворков встал с места, грубо оборвал Юзбашяна и сказал:
– Я категорически не согласен. Ты не имеешь право делить народ на части. Мы – единый народ, и не имеет значения, кто где находится и чем занимается.
Пошли взаимные оскорбления, дело дошло до потасовки, у кого-то отлетели пуговицы на рубашке».
Со второй половины восьмидесятых годов визиты высокопоставленных должностных лиц и представителей интеллигенции Армении в Карабах учащаются. Кеворков принимает гостей и сам участвует в партийных застольях.
«Дед Кеворкова был родом из села Давидбек Сюникской области, оттуда он переехал в Баку. Его мать обучалась в Шушинской гимназии. Мать научила его мелодичным армянским песням, которые он красиво исполнял. Как-то во время очередного застолья в Мартакерте Кеворков и писатель Вардгес Петросян беспрерывно пели, сменяя друг друга»,- рассказывает Егише Саргсян.
Кеворков, конечно же, устраивал угощения и для партийных деятелей, часто наведывавшихся из Баку, в первую очередь, для Гейдара Алиева. В ходе встреч с гостями из Баку Кеворков не упускал случая подчеркнуть, что женат на азербайджанке, тем самым желая доказать преданность Баку.
На деле его жена Людмила была азербайджанкой только по отцовской линии, мать ее была русской. Сейчас вместе со своим сыном Феликсом она проживает в Москве. «В 1993 году нам удалось с помощью Алиева выехать из Баку. В 1992-ом мужа арестовали и 45 дней удерживали в камере предварительного заключения. Потом его около года удерживали азербайджанцы – с целью обменять на заложника-азербайджанца», – рассказывает Людмила Багатуровна.
Именно Алиев проявил великодушие и положил конец унижениям и мучениям Кеворкова, когда тот уехал из Степанакерта и обосновался в Баку. Почему и как Кеворков оказался в тюрьме?
В феврале 1988 года собравшийся на площади Степанакерта народ воспринял весть об отстранении Кеворкова с ликованием. Назначенный на эту должность Генрих Погосян выразил народу признательность за оказанное доверие и попросил разойтись по домам, прекратить забастовки и вернуться к нормальной жизни, предоставив возможность новому руководству области заняться карабахским вопросом. 24 февраля Кеворков переезжает в Баку, где, несмотря на острую критику, служит в министерстве юстиции. В 1992 году, когда карабахское противостояние вступило в военную фазу, Кеворков собрался было выехать в Москву.
Ему дали разрешение на выезд, но 24 мая 1992 года Кеворкова вместе с рядом лиц арестовывают прямо в аэропорту и обвиняют в содействии ко второму приходу к власти президента Муталибова, а также в проведении антиазербайджанской политики в годы пребывания на должности первого секретаря обкома компартии НКАО.
Спустя годы он расскажет, каким издевательствам и унижениям подвергался в Баиловской тюрьме. Трижды, по его собственному выражению, подвергался «гражданской казни». Его подводили к месту расстрела приговоренных к высшей мере наказания и «расстреливали», поставив лицом то к стене, то к палачам. Стреляли боевыми патронами, но мимо.
Унизительное влачение существования в Баку продолжается до второго пришествия Гейдара Алиева. По его указанию осенью 1993 года Кеворкова выпускают из тюрьмы. Он переезжает в Москву, где, не без вмешательства Алиева, ему выделяют квартиру и место учителя истории в одной из московских средних школ.
В истории Карабаха образ Бориса Кеворкова остался исключительно в негативных цветах. Он, несомненно, допустил множество ошибок, но роковой стала неспособность ощутить дух перемен во времени. Наряду с другими коммунистами, он так и не понял, что с приходом к власти Горбачева времена действительно изменились. Ощутившие дух перемен пошли вверх по «некоммунистическим, национальным» ступеням власти.
Кеворков ушел из жизни в декабре 1998 года. Когда я спросил Людмилу Багатуровну, не возникало ли после переезда в Москву у Бориса Саркисовича желание побывать в Карабахе, она возмутилась и грубым тоном попросила больше ей не звонить.
Один из приближенных к Кеворкову лиц, Егише Саркисян, рассказывает: «Ему хотелось поехать в Карабах, но здоровье не позволяло. В Москве неподалеку от его дома есть школа, там он учительствовал, писал мемуары. Часть воспоминаний я читал, они так и не были опубликованы. Говорил, что опубликует их после смерти Алиева, а сам ушел из жизни раньше Алиева».
Отрывок из книги ЗЕЛЕНОЕ и ЧЕРНОЕ; КАРАБАХСКИЙ ДНЕВНИК
